Марсель блаженно вздохнул и закурил сигарету. Надья поигрывала волосками на его груди. Сегодня им удалось уложить детвору пораньше, пообещав им воскресную поездку в аквапарк. На случай несвоевременного вторжения они закрылись на ключ. Но все обошлось. Ни тебе барабанного боя в дверь, ни хныканья в коридоре.
Марсель сделал глубокую затяжку. По его вспотевшему торсу пробежал слабый ветерок, и ему сделалось зябко.
— Холодно? — спросил он у Надьи.
— Немножко, — ответила она, закутываясь в одеяло с изображением лошадей в прерии — свое недавнее приобретение. Одеяла, которые покупала Мадлен, — с громадными розовыми цветами и Большим Кисом, гнавшимся за Тити, — он выкинул.
Как все-таки быстро ему удалось привыкнуть к Надье, удивлялся он, поглаживая ее обнаженное плечо. К женщине совершенно новой в его жизни. Еще год назад они даже не были знакомы, а теперь вот вместе ходят за покупками в «Каррефур», совместно обдумывают, как обставить квартиру, как провести отпуск; ей известно, что у него геморрой, а он знает, что у нее отрыжка от лука.
А Мадлен гниет в земле. Гниет из-за какого-то су масшедшего вроде этого убийцы, который режет людей и вынимает их внутренности. Конечно, проводить расследование такого плана куда интереснее, чем лепить штрафы за пользование скутером, но и куда более тошнотворно. Тут словно бы нагноившейся раны касаешься. Да, именно так: при мысли об убийцах невольно думаешь о зловонных гнойниках, раздувшихся под здоровой розовой кожей.
— Ты спишь? — сонно спросила Надья. В шесть ей вставать.
— Да, — ответил Марсель, выдохнув дым. Он все еще потягивал тлеющий окурок.
Где-то мяукнула кошка. Сытый, покойный звук.
На двери «Дивана» красовалась табличка «Мест нет». Был в разгаре конгресс по парапсихологии последователей Лакана. Участники конгресса пожелали развеяться и оккупировали этот небольшой бар, где, налегая на шампанское, им покорно внимали местные девицы и ласково переливались блюзовые аккорды.
Сейчас для человека с сияющими глазами никого не существовало, и его пальцы уверенно бегали по клавиатуре. Он проходил сквозь мелодические линии, как пловец, прошивающий бирюзовые воды лагуны. Где-то там — далеко-далеко. Он играл любимую музыку Папы-Вскрой-Консервы, знойную музыку юга, пронзи тельную музыку страдания.
Комиссар Мартини щелкнул длинными волосатыми пальцами, потер печаткой о черный шелковый галстук, снял колпачок с изящной перьевой ручки и вывел прописными буквами на девственной странице новенькой школьной тетради: ПО СКЛОНУ УЛИЦЫ ПОКАТИЛАСЬ ОТРУБЛЕННАЯ ГОЛОВА. Ну хорошо, а что дальше? Конкурс детективных рассказов, организованный одним крупным издательством, заканчивается через две недели, а у него только эта несчастная фраза. В дверь постучали. Он проворно захлопнул тетрадь, прорычав: «Войдите!»
Жанно. В белой футболке и в столь облегающих джинсах «Левис», что казалось, у него стоит. Комиссар потупил глаза: ну конечно, на этом невероятном типе, его подчиненном, были дорогущие кроссовки в полоску с прозрачными подошвами. Мартини пошевелил сухощавыми пальцами в своих поношенных сандалиях. При виде Жанно он всегда чувствовал себя стариком, хотя разделяли их какие-то десять лет.
— Слушаю вас, — подчеркнуто холодно произнес он, поглаживая перламутровые запонки.
«Запонки! — думал Жан-Жан. — Белая рубашка, черный галстук — вылитый гробовщик! Да и волос поубавилось! On the rock, как говорится. В общем, отставка на носу, друг Мартини, — так что катать тебе свои шары в другом месте!»
— Похоже, нам не избежать очередного serial killer, патрон, — уведомил он, покачиваясь на каучуковых подошвах.
— Чего вам не избежать — так это очередного повышения, дорогой Жанно! Так что там у вас стряслось? Только без лапши — у меня от нее аллергия.
«Тоже мне, остряк нашелся. Старый пентюх!»
— Нам удалось установить связь между двумя первыми жертвами, шеф. Шукрун с Аллауи посещали одно ночное заведение — «Меч-рыбу».
— Бар с потаскухами?
— Бар с джазом — цветочек, возросший на местной почве.
— По информации отдела нравов, клиенты «Меч-рыбы» скорее чисты.
Мартини вздохнул: а как бы упростило задачу простое сведение счетов!
— В субботу, двадцать пятого, ровно в четыре утра, Аллауи взял машину у сына владельца бара. С тех пор его больше не видели.
— Он один уехал?
— У него были виды на какую-то девицу. Имя и место жительства пока неизвестны. Возможно, все прояснится в субботу, если она из постоянных клиентов.
— Что с машиной?
— Вот тут — подвижка! — оживился Жан-Жан. — Костелло только что сообщил, что ее нашли на стоянке «Палм-Бич». Это старое запущенное казино. Автостоянка выходит на море.
— Была ли в салоне кровь?
— Сейчас машину как раз тщательно исследуют. Но с первого взгляда там вроде ничего нет.
— Что с юным Диазом? — спросил Мартини, стиснув ручку «Монблан».
— Пока что связать с остальными его не удается. Родные утверждают, что он только Эн-тэ-эм слушал.
— Вы бы по поводу гибели молодых не очень-то ерничали. Сегодня встречаются подростки с глазами Химены, влюбленной в Сида, даже когда они плюют вам в лицо. К тому же не забывайте об Элен Морелли, у нее трое сыновей в возрасте от двенадцати до восемнадцати.
— Усек, шеф.
Элен Морелли была следователем и работала над этим делом вместе с ними: дама с габаритами слонихи — больше центнера весом при росте метр шестьдесят — и проворством лисицы.
— Мы собираемся пошустрить в «Меч-рыбе» и еще раз проработать марафонцев, — добавил Жан-Жан, уставившись на кургузые серые носки начальника.